Где-то далеко-далеко и глубоко-глубоко, в самом сердце чёрной черноты сидел Аякт в своей пещере. Его огромные белые зубы и черные глаза сверкали в полной темноте. Аякт очень злился и иногда от злости даже клацал зубами и переворачивался на месте. В черноте было тесно и жарко, и от этого Аякт приходил уже в настоящее бешенство, бил себя кулаком по лбу и бессильно, но отчаянно взвывал.

Но если только вдохнуть поглубже и на несколько мгновений прикрыть глаза, то увидишь, как Аякт и его чёрная пещера уменьшаются-уменьшаются-уменьшаются, пока, наконец, не сжимаются в точку – и "пух" – остаются только полупрозрачным пятнышком, которое как-то невнятно плавает перед глазами, и которое видишь только тогда, когда больше никуда не смотришь.

Катя сжала покрепче зубы, тряхнула головой и улыбнулась. Улыбка получилась немного страшная, но этого никто не заметит. Потому что всем всё равно. Она толкнула тяжёлую высокую дверь и вошла в школу. Внутри было сумрачно и прохладно. И ещё гулко. Потому что она опоздала, и занятия уже начались.

Кате всегда нравился этот пустой звук, который множится и разливается во все стороны от тебя при каждом шаге. Но так бывало, только когда идешь по коридору одна. Иначе этому гулу не хватало размаха, он тонул среди множества шагов и голосов. Как и Катя. Когда она была одна – её было так много, она звучала повсюду... Но стоило появиться ещё кому-то, как она сворачивалась внутрь и затихала, становясь почти невидимой. Так, что иногда на перекличке её забывали отмечать.

Это помогало и при опозданиях. Катя открывала дверь, учительница поворачивала голову в её сторону, на секунду замирала и – продолжала говорить что-то классу, как будто не заметив, что кто-то вошёл. Но сегодня было не так.

Когда Катя толкнула дверь, та пронзительно пискнула, и учитель – невысокий мужчина с картофельным носом и усами щёточкой – замолчал и вопросительно уставился на неё. Она попыталась сжаться ещё больше, стать ещё меньше и проскользнуть к себе на последний ряд, но он не сводил с неё своих водянистых глаз.

– Вы опоздали.

– Извините, – Катя старательно не смотрела на учителя.

– Вы опоздали, вошли без разрешения и теперь ещё отворачиваетесь, когда я с вами говорю, – его голос не был злым, но где-то в глубине черноты в ответ зашевелился Аякт.

– Извините, – повторила Катя в два раза тише, потому что вдруг испугалась. Аякт никогда не шевелился в присутствии других людей.

– Класс, смотрите и учитесь – вот пример совершенно недопустимого поведения в ситуации, когда вы виноваты. Вместо того, чтобы громко и внятно признать свою вину и принести извинения, она что-то мямлит и избегает ответственности. Так поступают только слабые и трусливые люди.

Аякт клацнул зубами, и всё вокруг стало ярко-алого цвета. Он носился по классу и рвал зубами и когтями всё, что попадалось ему на пути. Он сорвал занавески и завернул в них учителя. Он скинул со шкафа глобус и пнул его так, что тот пробил потолок, и теперь сверху заглядывали удивленные лица школьников. Наконец он просто смотрел по сторонам и испепелял взглядом всех окружающих.

– Садитесь на своё место, – сказал учитель. Катя пошла к своей парте, с трудом переставляя ноги и чувствуя, как всё лицо и шея пылают жаром, и почти наверняка зная, что она вся покрылась огромными алыми пятнами.

Остаток урока она провела, слушая шум в ушах – это выл и бесился в своей пещере Аякт. В конце концов она не выдержала и сказала ему: "Заткнись!"

И он стал беситься ещё сильнее.

К концу второго урока она вернулась в обычное состояние. Одноклассники перестали на неё оглядываться, учителя перестали её замечать, а она начала дорисовывать огромный средневековый город на задней обложке своего дневника. Как раз занялась городским валом.

Вдруг дозорный с башни у главных ворот подмигнул ей и поклонился:

– Сеньорита Кати, вам очень к лицу этот румянец.

Катя аж подпрыгнула на месте. И одноклассники опять зашептались и стали оглядываться. Решительно – сегодняшний день был какой-то особенный.

– Я надеялась, что эти красные пятна уже сошли, – виновато прошептала она дозорному.

– Вы не представляете, как вы хороши, когда краснеете, моя милая, – ответил он и снова поклонился. – Но я не должен говорить с вами о таком, вы ещё слишком юны для меня, а я слишком двухмерен для вас. И они оба заулыбались.

– Вот же конченая, смотри, разговаривает со своими каракулями!

Катя так и окаменела. Она боком чувствовала взгляд зеленых глаз Светки Жуковой, которые жгли едва успокоившуюся кожу. Аякт заворочался в темноте.

– Моя госпожа, – окликнул её дозорный, – вы же понимаете, что это лишь слова?

Но Катя не понимала. Она чувствовала, как сжимается пружина внутри неё, как она начинает потеть и будто бы становится тяжелее с каждой секундой.

– Вы ещё можете это остановить! – кричал рыцарь с дозорной башни. – Просто вернитесь на эту сторону реки.

Она оглянулась. Прямо за её спиной лежал крепостной мост через широкую реку. Дозорный на башне протягивал ей руки. А впереди стояла армия противника. И во главе на белом коне сидела Светка и сверлила Катю своим зелёным взглядом.

– Конченая, – как от дуновения ветра колыхнулся воздух, и Катя услышала, как с грохотом поднялся и захлопнулся мост за её спиной. И раздалось чудовищное рычание.

***

Что было потом она не запомнила. Ясно было лишь то, что силы были неравны и Катя была слишком неопытна в боях. На месте города дымились руины. Даже река пересохла, и в потрескавшемся русле валялись обломки разрушенного моста.

Но Катя всего этого не видела. Потому что она сидела в маленькой-маленькой комнате, скорее даже в ящике с прозрачными стенами, который медленно вращался в темноте.

И хотя Катя не видела, что её город лежит в руинах, она знала, что дело плохо. И всё, что ей оставалось – это слово. Она не знала, почему так. Не знала, какое слово. Она знала лишь, что спасти всё сможет только оно.

Из всех слов на свете она должна выбрать то самое – нужное слово. Отсечь все лишние слова для того, чтобы найти единственно верное.

Я не знаю. Не знаю, какое слово правильное! Не знаю, как его выбрать из всех! Я не знаю, не знаю, не знаю!!!

И что же делать, когда ты не знаешь? Сделай чуть-чуть. Только то, что знаешь.

***

Дозорный поднял голову и посмотрел прямо вверх.

– Ну, и что вы на это скажете?
...
– Что же вы молчите? Я с вами разговариваю!
...
– Что значит, с кем он говорит? Да с вами же! Вы ведь уже давно смотрите, читаете, слушаете, что-то там себе думаете, так помогите же ей! Больше надеяться не на кого!
...
– Не верите? Вы не верите, что это я с вами говорю?
...
– Ну же, не бросайте нас! Оглянитесь по сторонам – здесь только мы! Только вы и я! И она – где-то там, в бездне.
...
– И только мы можем спасти её, – голос дозорного дрогнул.
...
– Но вы продолжаете не верить... Я вижу это в ваших глазах... Или я ошибаюсь?
...
– Вы улыбаетесь! Это хорошо. Тогда я расскажу вам, что нам нужно сделать.

***

Аякт остался один. В темноте. В тишине. Он извивался, кричал и переворачивался в попытках избавиться от раздирающего его бешенства. Но что бы он ни делал, оно только нарастало. Ему хотелось опять рвать на части. Хотелось бить. И если больше некого – то хоть самого себя. Хотелось, чтобы это бешенство нашло выход. Он упал на спину и стал бить воздух ногами. Ничего не помогало.

– Да почему?! Почемуууууу?! По-че-му?!?!?! – в отчаянии заорал он.

Если бы его спросили – что почему – он ответил бы так:

– Да просто! Почему так?! Почему?! Да что я-то?! Почемуууу?! Па-чи-му?! – И он продолжил бы бить воздух и выгибаться дугой. И кричать в темноту и ждать, когда волна бешенства схлынет.

Но сегодня на это не было времени. Аякт вдруг затих. Он почувствовал, что он один. По-настоящему один. Потому что всегда, когда он бывал один раньше – он знал, что Катя рядом. Что она смотрит за ним снаружи, что она не даст ему наделать уж совсем глупостей. Что она пожалеет, если станет совсем плохо. Что она примет решение в конце концов. А сейчас её не было.

Аякт сглотнул, он понимал, что кто-то должен принять решение. В его теле ещё звучали отголоски бешенства, ноги были ватные, перед глазами всё плыло.

– Это твоё решение! – проревел дозорный с башни.
– Твоё! Твоё! Твоооё!!! – заголосили маленькие тонкие голосочки.

Аякт оглянулся. Вокруг никого не было.

– Я не могу! – рявкнул в темноту Аякт. – Кто я такой, чтобы принимать такое решение?!

«Кто я? Кто-я? Ктоя?» – разнеслось в тёмной пещере.

Он склонил голову и прислушался. Казалось, в тишине есть ещё какие-то звуки. Звуки, которые там звучат, а он не слышит.

– Кто я? – уже тихо повторил он.
– А я кто? – вдруг раздалось откуда-то снизу. – А я кто? А-я-кто? А-я-кто? – тонул вопрос в темноте.

Голос был знакомый. Но очень странно было слышать его снизу. Обычно он всегда выплескивался на Аякта сверху. Когда Катя была зла или боялась и не показывала этого, её голос водопадом обрушивался на голову Аякта, и он начинал своё привычное буйство в пещере: выл, кричал, рвал на части всех, кого Катя спускала к нему в темноту. А иногда она выпускала его наверх, как было сегодня утром, когда он отвёл душу с этим придурком учителем.

Сейчас же катин голос звучал совсем тихо и шёл откуда-то снизу. Аякт прислушался. Значит, всё-таки он не один. Но в каком-то непривычном положении. По всему выходит, что решение придётся-таки принимать ему... Он должен сказать – слово.

***

Я не знаю, чем закончится эта история. Потому что ты, дорогой читатель, читаешь её впервые. И она ещё ни разу не заканчивалась – с твоим участием. Поэтому прямо сейчас, я прошу тебя, послушай себя так близко и так честно, как только ты умеешь, и скажи то самое слово – которое поможет закончить эту историю. Напиши его мне, а я передам Аякту. А он, надеюсь, сумеет передать его Кате.

И ты, конечно, можешь сейчас ничего не делать, пожать плечами и заняться своими делами. Но только тогда эта история, участником которой ты стал, навсегда останется незаконченной. Потому что в жизни всегда так – если ты чего-то не делаешь, то оно навсегда останется не сделанным тобой. Даже если кто-то другой это сделает. Это не изменит того, что ты – не сделал.

Так что же, дорогой читатель, ты сделаешь прямо сейчас?